Старуха. Я принесу тебе вина бутылку, На, пей. До дна. Ну-ну, дружок! Уж скоро полночь – ешь меня без вилки. Снимаю платье, туфли, лиф, венок! Ну, что еще тебе, безмолвный рот? Сегодня будь моим - чем не забава. Я под тобой - сплетение Нефритовых Ворот, Возьми меня скорей – моя отрава. Старухой назвать ее можно было скорее с оговоркой и то лишь потому, что все жильцы, проживающие в старинном особняке на Потемкинской Набережной, знали антикварную особу еще с ясельного возраста. За мимолетные десятилетия новоделанные соседи успевали подрасти, с грехом пополам окончить восьмилетку, обзавестись семьями, настряпать кучу ребятишек и уже в свою очередь нянчить народившихся долгожданных внуков, всю ночь напролет трепетно прижимая к груди горластые кульки с атласными лентами. А Инесса Арчибальдовна, по-прежнему удивляла своей несгибаемой силой воли, легкой девичьей поступью и необычайно живыми, темно-синими, как зрелая слива, глазами. Посматривая из окон обильно населенных квартир на неспешно прогуливающую элегантную даму с высоко сбитой копной голубовато-пепельных волос, располневшие сторожили в который раз с недоумением спрашивали, сколько же ей лет в самом деле, и имеются ли хоть какие-нибудь наследники ее огромного состояния. По самым скромным подсчетам выходило, что старой ведьме было где-то под семьдесят или около того. Ведь именно семидесятилетие, по убеждению жителей провинциального городка, для уроженки поволжских земель тот самый рубеж, с которого и начинается триумфальный закат отменного здоровья, положения в обществе и трудовых побед в виде послужного списка из местной калошной фабрики или кирпичного завода, построенного еще в позапрошлом веке под Ярославлем купцом Иваном Брагой. Бывшая владелица трехэтажной архитектуры нигде не работала и лакированных значков поблескивающих на подушечке для особо торжественного случая, не имела. Старуха все еще пребывала в прекрасной физической форме, в ясной памяти и здравом уме, готовая в любой момент кинуть на кон сто очков вперед любой бальзаковской матроне. Где же уральская колдунья (так называли Инессу за мать, найденную еще девчонкой в озерных пещерах Уральского Хребта) прятала прапрадедовские алмазы, никто не мог даже предположить. В поисках тайника были задействованы лучшие головы роскошного особняка из розового в прожилку родонита. Хотя жители Велецка называли его не иначе, как Мраморный Дом. Итак, Инесса Арчибальдовна сидела на лавочке под могучим кряжистым дубом, и с умиротворением глядела на тяжелые волны матушки-Волги. В ее глазах то и дело вспыхивали огоньки, она загадочно улыбалась и потирала ямочку на подбородке. - Поздно уже, да и холодно. Не простудились бы, уважаемая соседка,- рядом с ней остановился мужчина плотного телосложения. В оттенках его голоса сквозили и почтение, и заискивание одновременно. - Мы Брагины из другого теста слеплены,- не поворачивая головы, монотонно ответила старуха, намеренно изменив фамилию предков. - Может, вас до квартирки проводить? - Ступай, Петр Васильевич. Дорогу я знаю. Здесь каждый кирпич руками моих праотцев выложен. -Ну-ну,- кашлянул в кулак и без того смутившийся собеседник. Инесса Арчибальдовна вдруг поднялась и неожиданно спросила: - А сын твой Иван, когда из Москвы возвращается? - Собирался к новому году,- с неохотой пояснил Толстой и не знал, куда засунуть руки.- А к чему вы спрашиваете? - Интерес имею,- резко ответила Инесса и взглянула на жильца из девяносто шестой. От глубины ее глаз Петр Васильевич съежился и сделал короткий шажок назад. - Ну-ну… Скоро приедет Ванька. Нажился он в златоглавой. В родные места потянуло,- снова сменил он тон, словно извиняясь за отсутствие сына. - Вот и хорошо. … Пожалуй, Петр Васильевич, я с тобой прогуляюсь. Холод от реки пошел. Она бесшумно подошла к закутанному в плащ мужчине и взяла его под локоть. -Не бойся, не съем!- она прищурила сливовые глаза. - А я и не боюсь. … С чего вы взяли?- в сторону проворчал Толстой и что-то стал вытаскивать из кармана брюк. - В самом деле или прикидываешься? - А что мне дурака валять. … По соседству уже полвека живем. … - Да, ну?- развеселилась Инесса.- Может, по-соседски заглянешь ко мне на огонек? - Когда? Сейчас? - Сейчас, голубчик. Другого раза может и не быть. А вдруг сама судьба тебе шанс дает, а ты ее прочь от себя гонишь… - Я жену не предупредил,- смущаясь, ответил Толстой и шумно высморкался.- Да и неудобно как-то с пустыми руками. Без подарка. - Брось … У нее же ночное дежурство. … Я же не под венец тебя зову. А то, что без цветов – прощаю. Знаю, что благоверной своей даже ромашки на день рождения не подаришь. … Пойдем-ка, батенька, ко мне… - Да… Но… Поздно уже… Когда Петр Васильевич вошел в ярко освещенную комнату с витиеватой люстрой из бронзы, он долго раздумывал, куда бы сесть: то ли на низенький кожаный диванчик, то ли на софу, обитую парчой с темно-бардовыми лилиями. -Нет- нет, Петр Васильевич, сразу к столу,- благозвучным голосом пригласила Инесса. Она подвинула к раскрасневшемуся Петру чашку густого ароматного чаю и, чуть приподняв брови, таинственно улыбнулась.- Чай без сахара. А мед справа от тебя. - Красиво тут у вас,- промямлил сосед и чуть не всунул нос в дымящую чашку.- Прямо во дворец попал. - А здесь, Петр Васильевич, раньше весь придворный свет собирался. Балы мой прадед любил давать. Жуткий озорник был. … Все портреты, что на стенах развешены - это гостившие у прадеда именитости. Тоже кого-то любили, тоже на что-то надеялись. … Их тени до сих пор бродят по ночам и не дают мне уснуть. -Жутковато немного,- озираясь по сторонам, добавил поздний гость. -Сейчас в два счета в себя придешь. Я кагору для настроения в чашку подлила. Крепость его запечатали сразу же после войны с Наполеоном,- она для убедительности постучала острым коготком по фарфоровой стенке. Петр вновь припал к золотистой хрупкой кромке, причмокнул и неожиданно для самого себя выпалил: - Вон вы, в каких хоромах живете, а народ по углам жмется, недовольных много. … - А когда ваши холопы чему-нибудь радовались? Если только чужой беде. Пустячок, а приятно. … Так? Да… Я живу в собственном доме. А господа-революционеры, разделили его после семнадцатого на курятники. - Почему же? … Они вам полностью бельэтаж оставили. Инесса запрокинула лицо и звонко рассмеялась. Тяжелые волосы выскочили из сплетенной на голове корзинки и затейливым кольцом принялись разматываться, словно канат якоря. -Просто никто не захотел селиться по - соседству. Вот я одна весь этаж и занимаю. -Я, пожалуй, пойду. - А зачем пришел тогда? - Вы же меня пригласили? -Я? Не смеши. Никто тебя на аркане не тянул… Молодой еще мужчина. Сколько тебе? Сорок - пятьдесят? А ведешь себя, будто ребенок малый. … Раз уж явился к даме в дом, сделай что-нибудь приятное … с чувством. - Что, значит, с чувством?- оторопел Петр и грохнул чашкой о блюдце.- И не смотрите на меня так. - Как так? - Как кошка на сметану. - Скорее, как кошка на мышку,- улыбнулась Инесса и сверкнула синими, как озера, глазами так, что Петр увидел в них звезды. - Что вы от меня хотите? - А что если и впрямь хочу. Живу я одна. Мужчин, как видишь, в доме нет. Супружеский долг выполнять некому. Почему бы и нет? - Вы…. Да, вы что? Посмотрите на себя,- почти шепотом выдавил Петр, не слыша собственного голоса. Тело его размякло и стало послушным.- Вы же старая? Из вас песок сыпется… - Дурак! Да, я слаще твоей Галины буду. - И не уговаривайте меня. Все равно не стану. - А ты знаешь, что за деньги и поп пляшет. Вот ты, Петр Васильевич, сколько ты стоишь? Сотню? Две? Пять? Называй цену. - Зачем я вам нужен? Вон сколько мужиков в округе. Моложе да и покрепче меня будут. Только свистните. - На этот счет не беспокойся. Травка уже свое дело сделала. - Неужели влюбились в меня Инесса Арчибальдовна?- с трудом вымолвил он. Старуха вновь разразилась хохотом. На сей раз она смеялась призывно и озорно, как молоденькая девушка. - Это я в платье старая. Лицо и руки мой возраст выдают. А как сброшу одежду, глаз от меня не отведешь… - Не нужно ничего скидывать. Пошел я, барыня,- заплетающимся языком пробормотал Петр и решил было встать, но тут же плюхнулся мешком в кресло. - Чем вы меня опоили? - Да, ничем, голубчик. Отвар мой разум застилает, тело вяжет, но крепость рукояти твоей дает. Она легко подскочила к нему, подняла подбородок и заглянула в затуманенные глаза. - Отойди от меня, колдунья пещерная,- осмелел опьяневший ухажер, чувствуя, как неведомая сила, возвращает ему былую молодость и давно утерянное желание.- Вот прицепилась. Чего тебе нужно? Я жену люблю. - А ты только посмотри на меня, Петруша. Больше ничего и не нужно. Тонкими крючковатыми пальцами она стала медленно расстегивать на строгом темном платье с белым воротничком пуговицу за пуговицей. Глаза у Петра Васильевича округлились до размера медного пятака, и он не смел даже шелохнуться. - Старая карга, прицепилась к молодому мужику,- заартачился он и запнулся, увидев перед собой обнаженную фигуру Инессы Арчибальдовны. Никогда прежде он не видел ни такой кожи, таких бедер, ни такой груди. … - Как же это… Что же это,- залепетал он.- Вы что в молочных реках купаетесь…. Если бы не ваше лицо, Инесса Арчибальдовна. За девушку бы вас принял. - Будет тебе другое лицо. Она подошла к старинному трюмо и вытащила из шкатулки зеркальце с серебряной ножкой. - Посмотри в него, Петруша. Хороша ли я? Трясущимися от волнения пальцами Толстой взял зеркальце и поднес к носу. То, что он увидел, повергло его в состояние шока. Больше говорить он не мог. Вскочив на окрепшие ноги, Петр Васильевич стремительно пересек комнату, уводя за собой в спальню хохочущую Инессу. Петр Васильевич очнулся только под утро, у порога собственной квартиры. Он разжал кулак и увидел на ладони золотую монету с изображением двуглавой змейки. Художник- Максимов Сергей
|